ПЕРВЫЕ ПЛОДЫ ЧУДОВИЩНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ

В среду бабушки Элиана получили неизмеримое удовольствие увидеть ребенка живьем после 70 дней драматического и мучительного отсутствия. Разумеется, он инстинктивно бросился обнимать их и целовать. Потом наступили горькие минуты, когда пришло время наладить контакт с Элианом. Он был в отупении. Кто знает, сколько передвижений, беготни, входивших и выходивших людей, автомобилей, камер, полицейских и всяческой суеты видел ребенок за этот день в часы, прошедшие с его пробуждения. Бабушки приехали во второй раз. Это он знал. Увидит он их или нет? Что все это значит? Молодая волчица Марислейсис, которая тысячу раз появлялась по телевидению, осыпая ребенка иудиными поцелуями и ни разу не удостоившись даже его взгляда, заявила тем утром десяткам журналистов, осаждавших дом: "Элиан не хочет сейчас встречаться с бабушками, он боится, что они увезут его на Кубу".

Транспорт, заторы, рев моторов и сирен, полицейские машины, зажигавшие и тушившие красные и синие огни, сопровождали роскошный автомобиль, за рулем которого сидел Хорхе Мас Сантос - "официальный шофер семьи Гонсалес", как назвал его госдепартамент в разговоре с главой Отдела, представляющего наши интересы; вместе с ребенком он вез злокозненного фальшивого двоюродного дедушку, который до тех пор видел ребенка всего один раз в жизни, и молодую волчицу, жаждущую рекламы и богатства, у которой в ее возрасте было и еще есть времени с избытком, чтобы произвести на свет собственного ребенка, а не красть его у кого бы то ни было. Так они привезли Элиана в чужой дом, где в пристройке собрались основные мафиози - главари Фонда "вместе со спикером и адвокатами Элиана". Это был "нейтральный дом", который выбрали Генеральная прокуратура Соединенных Штатов и Служба иммиграции и натурализации (СИН) по согласованию с властями Майами для встречи ребенка с бабушками. Картину дополняли служащие СИН, полицейские, монахини, связанные с мафией, и Марислейсис собственной персоной, точно еще одна монахиня затесавшаяся среди них. Нечто жуткое. В комнате второго этажа, точно в тюремной камере, в одиночестве ждали бабушки.

Когда появился ребенок в сопровождении одной настоящей монахини и другой фальшивой - бессовестной и циничной Марислейсис, последней удалось услышать, что происходило в первые минуты встречи, до того, как ее обнаружили.

Когда они остались казалось бы одни в этой комнате, быть может начиненной микрофонами и даже электронными средствами визуального наблюдения, начались молчаливые муки бабушек. С большим тактом и умом они вели беседу с ребенком. Не прошло и пятнадцати минут, как в комнату грубо врывается монахиня: безапелляционный приказ не разговаривать по телефону и указания полицейскому вырвать сотовый телефон у ребенка, именно когда отец, только что установивший с ними телефонную связь, в нетерпении начал разговор с сыном. Как монахини и полиция немедленно узнали, о чем в предположительно отдельной, изолированной комнате бабушки говорили с ребенком, и о том, что он установил связь со своим отцом?

Бабушки, доказав, что у них стальные нервы, продолжали свою нежную работу с этим малышом, который страдал в течение десяти недель от неописуемой душевной травмы - сначала гибель хрупкого суденышка, исчезновение матери, два дня, проведенные в бурном море, в одиночестве, привязанным к камере или уцепившись за нее, и наконец несуразное, преступное, длительное незаконное задержание, жестоко разлучившее его с единственными людьми, которых, поскольку он жил с ними с самого рождения, мог знать и горячо любить ребенок, кому еще не исполнилось и шести лет.

Постепенно, хотя их несколько раз неожиданно прерывали вторжения персонала с непрошенными закусками и то и дело повторявшиеся указания, которые какая-то монахиня странным образом, находясь вне комнаты, передавала одной из бабушек, они продолжали свои теплые контакты с внуком. От них не укрылось, что ребенок был уже не тем, что прежде, что в его личности и сознании произошли изменения. Нервный, иногда замыкавшийся в себе, он не спрашивал о других близких и любимых родственниках, и бабушки начали опасаться за его здоровье. В столь краткие минуты, когда им постоянно мешали, благодаря альбому с фотографиями, рисункам, присланным его школьными друзьями, цветным мелкам, учебникам и тетрадям первого класса и книжке с приключениями Эльпидио Вальдеса они сумели пробудить его интерес: он прокомментировал рисунки, вспомнил своих друзей и попросил бабушку Ракель почитать ему приключения Эльпидио. Уже более оживленный к концу, он в своей печали проявил себя приветливым и ласковым, попросил поцеловать отца, дедушек, прабабушку, четырехмесячного братика и других родственников. Он не забыл никого и долго и крепко обнимал бабушек, так же, как в море инстинктивно обнимал камеру, благодаря которой смог спастись.

Джоан О’Лохлин - монахиня-ректор майамского Университета Бэрри, командовавшая операциями в этом зловещем эпизоде, - которая допустила вторжение в комнату лже-монахини, приказала полицейскому вырвать у ребенка сотовый телефон и резко прервала встречу намного ранее, чем закончились минимальные два часа и неопределенное дополнительное время, обещанное госдепартаментом, заявила на следующий день местной майамской печати, что она сторонница проживания Элиана в Соединенных Штатах. Она сказала: "Я выступлю за то, что ребенку нужно прямо сейчас, а это свобода… Не думаю, что если этот ребенок вернется на Кубу, он сможет жить без страха".

Она сообщила, что собирается отправиться в Вашингтон, чтобы поговорить с сенатором Конни Маком - главным защитником и лицом, которое должно представить в сенате законопроект относительно предоставления гражданства шестилетнему ребенку Элиану Гонсалесу, - и сенатором от Флориды Бобом Грэмом. Она также сказала, что думает увидеться с генеральным прокурором Дженет Рино, которой предложила свой особняк для встречи.

Элиан вернулся в заключение и в ад дома, где живут алчные дальние родственники, полный странных предметов и подлых, циничных посетителей кубинского происхождения и янки - самых гротескных из всех, каких породило то общество.

В своих первых словах, сказанных по телефону родным на Кубе, бабушки выразили радость от этих последних минут краткой и прерванной встречи. Они не захотели больше ничего говорить. Однако через несколько часов Мариэла по уже полученному назад сотовому телефону, горько плача, сказала одной знакомой, которая на протяжении этих суровых месяцев проявляла постоянную солидарность и была поддержкой для всей семьи: "Мне подменили ребенка".

Это чувство они не раз выражали на следующий день в заявлениях, переданных различными американскими средствами информации.

Мариэла (по телевидению): "Его полностью подменили, его надо спасти, срочно спасти и вернуть отцу и семье".

Мариэла (по другому телеканалу): "Наш внук совершенно другой. Он полностью изменился, его надо спасти как можно скорее".

Ракель: "Чем дольше Элиана будут держать в Майами, тем больше он будет страдать. Элиан был очень испуган".

Мариэла (по Си-Эн-Эн в семь часов вечера): "Он почти не говорил, не выражал своих чувств, а он таким не был. Он был очень ласковый, целый день целовал, обнимал меня, проказничал" (Плачет).

Ракель: "Прощаться было очень грустно. Когда мы собирались проститься с ребенком, приходят и говорят нам: "Визит окончен", представьте себе, что вы навещаете родственника в заключении, и вам говорят вот так: "Визит окончен, вам надо уходить"; они схватили ребенка и увели" (Плачет).

Мариэла (на пресс-конференции): "Они входили и мешали каждую минуту, об этом тоже не договаривались. Мы тоже говорили с отцом по телефону. Нам никто не сказал, что нельзя говорить по телефону. Они вошли и вырвали телефон из рук ребенка".

В репортаже Си-Эн-Эн о встрече бабушек с членом конгресса Шилой Джексон Ли журналистка сообщила:

    1. бабушки разочарованы во встрече;
    2. встреча не происходила наедине;.
    3. у ребенка была небольшая возможность поговорить с отцом до того, как у него вырвали телефон;
    4. ребенок был не таким, как прежде.

Ракель (в том же интервью): "Я чувствую себя очень плохо, потому что задачей было посетить ребенка и увезти его с собой; но мы будем продолжать эту борьбу. И я полностью убеждена, что мы добьемся этого. Если нам нужно будет вернуться в Соединенные Штаты, мы вернемся".

Только вчера, в четверг, неутомимые бабушки встретились с 50 конгрессменами, так что, если добавить сюда тех 15, с которыми они беседовали во вторник, получается, что всего за два дня они повидали 65 членов палаты представителей и сенаторов.

Обе бабушки тоскливо думают, что ребенок не может находиться еще долго в этих жесточайших условиях.

Что вернут его семье и родине, когда отвратительное преступление против сознания и невинной души этого ребенка, которое совершается сегодня на глазах мира, будет доведено до конца? Мы продолжим борьбу вплоть до его возвращения - здоровым или больным, нуждающимся в специальном уходе семьи и врачей. Он маленький и будет маленьким еще в течение многих лет. Для нас он будет все тем же здоровым, веселым и счастливым ребенком, чей бессмертный образ уже навсегда превратился в символ преступлений и несправедливостей, которые способен совершать империализм против невинного малыша. Образ Элиана, как образ Че - неважно, что с ним сделают, погубят или уничтожат морально и психически, - облетит весь мир и останется навсегда в нашей памяти и наших сердцах - памяти и сердцах молодых, взрослых и пожилых мужчин и женщин и детей, которые сегодня его боготворят и борятся за него.

(Передовая статья газеты "Гранма" от 28 января 2000 года)